Газета Спорт-Экспресс № 62 (3149) от 22 марта 2003 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 3

ВЛАСОВ

Затевая в самом начале шестидесятых киноэпопею "Война и мир", Сергей Бондарчук, расфантазировавшись, предполагал (и не просто предполагал: в случае с Юрием Власовым дело дошло и до проб!) снять в ключевых ролях совершенно неожиданных исполнителей. В те времена любые расчеты рекламно-коммерческого свойства в приложении ко Льву Толстому посчитали бы кощунственными. Да и эпатировать кого бы то ни было режиссер не собирался. Он просто надеялся увидеть в глазах космонавта-2 Германа Титова отражение всего испытанного им в полете - и этим передать отчужденность, отрешенность Андрея Болконского. Тогда как Власов, по мнению Бондарчука, масштабом личности идеально подходил для исполнения роли Пьера Безухова.

Я, естественно, не видел власовских фото- или кинопроб, видел только, как галантно целовал он в ресторане Дома актера ручку Ларисе Кадочниковой, которую пробовали (но не утвердили) на роль Наташи Ростовой. А еще мне рассказывали, как удивлялся эрудированности олимпийского чемпиона второй режиссер картины Анатолий Голованов: "Подумать только... А ведь Власов - гиревик". Что ж, констатируем, что "гиревик" этот произвел сильное, извините за невольную остроту, впечатление не на одних киношников.

Конечно, никаких проб не было бы, не достигни Юрий Власов выдающихся результатов, которые заставили обратить внимание на тяжелую атлетику даже тех, кто прежде к ней был абсолютно равнодушен. Величие атлета Власова было несомненным для каждого. К тому же время успехов Юрия Петровича - тот краткий миг, когда что-то значила интеллигентность, - даже в том внешнем проявлении, которое обычно вызывает у толпы тупую ярость: очки, шляпа. Чемпион-тяжеловес, правда, появлялся на людях обычно в офицерском мундире, но особенного воображения не требовалось, чтобы представить его в штатском - и даже в шляпе, которая ему очень шла, как вскоре и подтвердилось.

Богатырь и должен символизировать супердержаву во всем, а не только нести одной могучей рукой ее знамя на олимпийском параде.

Но выбор богатырей в СССР всегда оставался обширным. Так, среди борцов-тяжеловесов олимпийских чемпионов Александра Иваницкого, Алексея Медведя, Анатолия Рощина каждый мог претендовать на нишу "идола". Будущее показало, что начальству с ними и было гораздо легче, чем с Власовым. Борьба тем не менее смотрелась в шестидесятые годы не столь выигрышно, как в начале века. Штанга - другое дело. Победы-рекорды Власова выглядели цирковым трюком - но в стилистике, представьте, рихтеровских концертов, да и в общении вне помоста он очень уж располагал к себе. Власов, конечно, был суперменом, но суперменство его было неодномерным, что восхищало и покоряло.

Вместе с тем просачивались слухи, что ни начальство, ни коллеги не разделяют всеобщего восхищения Власовым.

Думаю, что на премьерство силача начальники закрыли бы глаза, выражайся оно в форме, доступной их - начальников - пониманию. Будь премьер-тяжеловес груб, власть потребовала бы от него деликатности, например, в обращении с товарищами - да и бытовое хамство легко простила бы. Но командиров спорта (и не только) как раз и настораживало, что Власов утверждается в самостоятельности без грубости и вызова. Он выглядел непреклонным в глухой защите совсем не принятого у нас личного суверенитета. Власть, наградившая его главным орденом страны за принципиальную (умыли наконец американцев) победу на Олимпиаде в Риме, не чувствовала в нем своего в доску. Интеллигентность, пригодная и поощряемая для имиджа, на самом-то деле на дух не переносилась, а ведь она-то и была сутью этого странного для спорта высших достижений человека.

К следующей Олимпиаде - в Токио - Власов готовился отдельно, по самостоятельно разработанной вместе со своим тренером Богдасаровым программе. Тренеров сборной страны это задевало за живое. Но Власов оставался безусловным фаворитом - и в канун соревнований лезть к нему в душу с дисциплиной и коллективизмом поостереглись. Тем более что перед отъездом в Токио он установил мировые рекорды во всех движениях - и именно тогда корреспондент Агентства печати "Новости" ко всем комплиментам и похвалам присовокупил, что Юрий Петрович еще и писатель. А начальство не вполне определилось: так ли оно плохо, если штангист пишет? Лучше, конечно, чтобы не писал - другие же не пишут! Правда, они и не Власовы.

Злорадствовать над писательством и прочими чудачествами Юрия Власова начали позднее, когда он в олимпийском Токио недооценил хитрости Жаботинского - и проиграл ему.

Леонид Жаботинский поехал и на следующую Олимпиаду - и опять победил. И рубеж в шестьсот килограммов - тогда соревновались в троеборье (к рывку и толчку добавляли жим) - суждено было одолеть ему, а не Власову, который первым примерился к весам, еще недавно казавшимся запредельными.

В итоге Жаботинский сменил Власова в роли главного силача явив тот тип победителя железа, который более привычен широким массам. Чуть позднее Василий Алексеев (тоже двукратный олимпийский чемпион, установивший рекордное количество рекордов) колоритом своего облика тип этот еще более утвердил. И у тех, кто руководил спортом и вообще всем руководил, стало спокойнее на душе.

Правда, со временем обнаружилось, что титулы и цифры рекордов - не главное. И все же не буду врать, что могу сейчас исчерпывающе объяснить, почему Власов - явление не только спортивное, но и общественное, а те, кто бил его рекорды, остались лишь гигантами тяжелоатлетического жанра.

Александр НИЛИН