«Никаких прав, никаких свобод здесь нет». Российский триатлет — о годе во французской тюрьме
В декабре 2023 года французские СМИ сообщили о задержании гражданина России, которого обвиняли в том, что через его криптокошелек хакеры проводили транзакции, связанные с шантажом жертв, среди которых оказались французские граждане. Имя задержанного не называлось, однако приводилась дополнительная информация о том, что это спортсмен-любитель очень высокого уровня.
Имя стало понятно очень быстро — задержанным оказался Егор Виноградов, известный российский триатлет-любитель, помимо этого выступавший также и в крупных забегах, в том числе на Кипре. Совпадали и косвенные признаки — последняя тренировка Егора в сервисе Strava была именно в день ареста в Париже, после этого он пропал.
Тайна следствия привела к тому, что информации о том, что происходило с Виноградовым дальше, было очень мало. Только те, кто был подписан на него в Strava, увидели, что в декабре 2024 года Егор снова начал выкладывать треки тренировок, строго из Парижа.
«СЭ» поговорил с Виноградовым о том, что тот переживает последние полтора года, даже после выхода на очень относительную свободу.

Шаг вправо, шаг влево — ты уже в серой зоне
— Ты до сих пор находишься в Париже?
— Да, в Париже, выезжать за пределы города нельзя.
— Давай по порядку, с чего все началось?
— После марафона в Валенсии я возвращался на Кипр, а так как прямых рейсов не было, полетел через Францию. Там меня задержали и предъявили какое-то мракобесие — хакерство, вымогательство, организация преступной группировки и что-то там еще.
Изначально отнесся к происходящему очень спокойно, потому что верил на тот момент, что есть демократия, есть справедливость, что, если ты не виноват, быстро разберутся и отпустят. Даже адвокатов не брал. Сказал полиции, что всю жизнь занимался финансами и был далек от криминала. Но сейчас такой период, инквизиция XXI века, охота на ведьм. Шаг вправо, шаг влево — ты уже в серой зоне.
«Даниил — сильный мужчина. У нас есть железное алиби». Интервью адвоката задержанного в Париже игрока сборной России
Когда вник в суть обвинений, понял, что через меня прошло две-три сделки, которые, за три-четыре кошелька до меня, имели отношение к хакерам. Знать этого я, конечно, не мог. То есть суть обвинений была настолько неразумна, что мне сложно это описать. Но я все равно был расслаблен, так как верил во французское правосудие. А в итоге меня закрыли и даже не дали права на звонок. У меня на Кипре остались трое детей и беременная жена, мне обязательно нужно было их предупредить. Потому что, если пропаду, возникнет куча вопросов — я не алкоголик, не наркоман, не могу просто так исчезнуть. Но позвонить не дали.
— Дальше.
— Первые два дня они мне «голову делали». Предложили самому рассказать, что и как было. Обвинения не озвучивали, просто предложили самому им все рассказать. Только на третий день сказали, в чем суть, попросили разблокировать телефон. Сказал им, что есть банковская тайна, личная жизнь. Что значит «открыть телефон»? Скажите конкретно, что вас интересует, я все покажу. И на третий день, когда они озвучили обвинения, я, прежде чем разблокировать телефон, спросил, гарантируют ли они сохранность средств. Это все записано на камеру и в протокол, что они говорят — да, конечно, гарантируем. Сказали, открывают телефон и списывают 580 тысяч евро в крипте. Понятно, что они их конфисковали, то есть не украли, но тем не менее, блин, как потом им верить?
Идет следствие, проводят экспертизу телефона, пишут, что это самый «большой» телефон в истории, потому что там 500 тысяч контактов и так далее, миллион сделок. Я им говорю, что однозначно проверяю всех новых клиентов. В телефоне нет ни одного упоминания о вирусах или каких-то хакерских делах, вообще ничего. У меня там аттестаты Центробанка, я всю жизнь финансистом был. А жена вообще даже не знает, что такое блокчейн.

Когда арестовали жену — все понял
— Тут мы подходим к истории с женой.
— Она, будучи в положении, поехала во Францию, чтобы разобраться в ситуации, увидеть меня. И перед вылетом обратно на Кипр ее тоже арестовывают. Я даже не знаю, как это описать цензурно. Просто ад. Злейшему врагу такого не пожелаю. При этом ее статус в деле — «свидетель — потенциальный подозреваемый». Это в 90 процентах случаев не предусматривает заключения. И что они делают? Ее сажают в тюрьму и оказывают на меня просто сильнейшее психологическое давление.
— Где в этот момент были три ваших дочки?
— Супруга попросила друзей присмотреть за ними, те повезли детей в день, когда она вылетала во Францию, в Айя-Напу. А вечером того же дня уже прилетели мои родители и помогли.
— У тебя было ощущение сюра происходящего?
— Если бы мне эту историю рассказали до данного случая, наверное, я бы человеку не поверил. Сказал бы ему, что он гонит. Это же Франция, флагман европейских ценностей. Сейчас понимаю, что это все полная ересь. Когда арестовали жену — все понял. Да, у меня высокорисковый бизнес, блокчейн, он не до конца регламентирован. Хорошо, есть вопросы ко мне — задавайте, но зачем трогать святое и сакральное — семью?
— Она родила четвертого ребенка в тюрьме.
— Да. Дочка. У меня все дочки.
— Где сейчас младшая дочка?
— С мамой, здесь, в Париже. Им также нельзя покидать город.
— А старшие дети?
— С родителями, в Москве. Уже договорился, что они приедут сюда, будут ходить в школу при посольстве.
— У тебя что-то осталось на Кипре?
— Квартира.

Очень не любят насильников, при мне одного убили
— Что про тюрьму расскажешь?
— В целом условия нормальные. Я учил французский, развивался, прочел кучу книг, написал свою, ходил в школу и религиозные секции. Короче, посещал все, что можно, везде был записан, чтобы только не в камере сидеть. Не было ни минуты свободного времени, чтобы вообще не думать о ситуации, которая со мной происходит. Мозг загружал на 110 процентов.
— С кем сидел?
— У меня там был сначала Дима с Украины, потом Валера с Грузии, потом Клод — ирландец камерунского происхождения.
— По каким понятиям живут арестанты?
— Очень бросается в глаза взаимоуважение. Неважно, бомж ты или входишь в какую-то группировку, все друг с другом здороваются. Очень не любят насильников, при мне одного убили. Изначально никто не знает, по какой статье ты заехал, потому что документы закрыты, и все врут, что за наркоту, потому что трафик наркоты во Франции огромный, и это как бы народная статья, считается очень круто, если ты барыга. Но когда узнают, что человек заехал за изнасилование, его во дворике, на прогулке, ловят, раздевают догола и бьют всей толпой. Ну вот, один умер. Охранники во двор не выходят, что бы там ни происходило, ни при каких обстоятельствах.
«Во время драки мне говорили: «Лицо-то прикрой!» Жизнь фаната «Спартака» после шести лет тюрьмы во Франции
— Когда сидел с украинцем, нормально общались или были вопросы?
— Нормально. В принципе, у меня много друзей на Украине. Понятно, что сейчас моя позиция изменилась, может быть, общения стало меньше. А так, в принципе, он русскоговорящий. По большому счету — та же культура, та же «прошивка» — еда, традиции и так далее.
— Помимо уроков французского, ты в тюрьме начал бегать, точнее возобновил тренировки, так?
— На самом деле спорт меня спас. Если бы не бег, не знаю, что бы со мной стало. Первый месяц в тюрьме, когда меня закрыли, выдали таблетки типа ксанакса, антидепрессанты. Пил их, потому что не знал, как справиться с ситуацией. Но в какой-то момент собрался, понял, что это тупик. Это легкий вариант, легкий путь — закинулся, ловишь искусственный позитив, ходишь пустой, как радостный овощ, но это иллюзорная радость. Понял, что надо собираться, потому что это не выход. Есть ответственность перед семьей.
Начал бегать, мне в этом плане повезло, сидел в самой большой тюрьме в Европе, Флери-Мерожи. Там есть дворик, по периметру он 160 метров, внутри турники, футбол, а снаружи проходит дорожка, по которой все гуляют. Режим прогулок был следующий — один день в девять утра на два часа, другой день — в три дня, тоже на два часа. Утром народу мало, можно бегать и, блин, меня это спасло. Благодарен бегу, что он есть в моей жизни. Я там мало того что сам занимался, даже проводил соревнования среди арестантов, на километр, точнее на 960 метров. 15 человек пробежали — остальные болели, орали. Яркие воспоминания.

Все друзья понимают, что обвинения — просто ересь
— Как вышел?
— В декабре 2024-го меня выпустили под залог, причем сумма залога — просто жесть, 600 тысяч евро. Если пересчитывать на залог Дурова, что получается, что у меня должно быть состояние в 1,8 миллиарда.
— Супругу выпустили с тобой?
— Просто ужас: меня выпускают, а ей продлевают заключение. Как такое возможно? А прокурор заявил, что мы можем вместе скрыться. Предложил им, чтобы меня оставили, а ее с ребенком выпустили. Что за издевательство, как я буду своим детям объяснять, что сам вышел, а их мама и младшая сестра в тюрьме? В итоге мы бились-бились, и через две недели ее выпустили. Но общаться между собой запрещено. Даже не знаю, как это описать. Почему общаться с семьей нельзя? У меня супруга даже не знает, как блокчейн работает.
— За супругу тоже был залог?
— За нее назначили залог 100 тысяч евро. Я не бедный парень у меня белый доход в России, я владел компанией, входящей в топ-3 по обороту облигаций в стране. Конечно, я заработал, у меня до сих пор есть недвижимость, я с нее получаю доход. Они посчитали и назначили вот такие суммы.
— Где ты взял семьсот тысяч евро?
— В долг, у друзей.
— Что с твоими счетами в кипрских банках?
— Они были заблокированы. Но я уже связался, и кипрские банки все мне вернули, все деньги. У них претензий ко мне нет, несмотря на запрос французских властей. Киприоты нормально отреагировали, они понимают всю абсурдность этих обвинений и то, что здесь творится.
— Ты сказал, что вас с супругой выпустили на два разных адреса. Кто платит за эти квартиры?
— Супруга живет в квартире, которую предоставило посольство России, делом занимаются в МИДе, до них достучались мои родители, они много обращений писали, потому что это уже форменное издевательство, что с нами произошло, точнее — то, что сделали с семьей и женой.
Повторюсь — если есть вопросы ко мне, я пойму. Но когда семью трогают, это уже перебор. В общем, родители (и мои, и супруги) писали сначала в администрацию Президента РФ, затем в МИД — и сейчас, в принципе, вопросом занимаются на высоком уровне. А я живу у друзей в Париже бесплатно. Мир не без добрых людей.
— Когда тебя приняли в Париже, я был на Кипре, и там пошел такой... шепоток. Никто не знал деталей, много слухов. Так вот, вопрос — после всей этой истории твой круг общения изменился? Какие-то люди из него пропали?
— Хороший вопрос. Я благодарен Вселенной, не знаю, кто там еще есть, что при всей сложности ситуации никто из друзей меня не бросил. Наоборот, поддержали и финансово, и морально. Работа сохранилась, семья в порядке, все живы-здоровы. Все друзья понимают, что эти обвинения — просто ересь. Я никогда в жизни клиентов не обманывал, у меня карма нормальная, проще не заработать, чем кого-то обмануть. Не знаю, как так получилось, что попал в эту ситуацию. Но по друзьям все нормально.
— Как только вышел, ты по возможности стараешься участвовать в пробегах на территории Парижа?
— Конечно. Я сразу пробежал, как вышел. Первым стартом была «десятка», потому что Париж маленький, в основном здесь проводят «десятки». Я был в шоке, когда сразу показал результат в 34 минуты на очень сложной трассе. Постепенно дошел до 33 минут, это не супербыстро, но не ожидал, что так здорово сразу побегу после года перерыва. Семь стартов за полгода я пробежал под российским флагом, разбавил французский триколор, скажем так. В моей возрастной категории меня здесь никто не опережает, но хотелось бы хотя бы 33 минуты разменять. Но сейчас проблема — через полгода после освобождения с организмом что-то случилось, попал в функциональную «яму», резко вырос пульс, на 10-20 ударов, никогда такого раньше не было, чтобы так резко. Так что сейчас нахожусь не в лучшей форме.

Европейские ценности, которые заявлены, — это чушь
— Просвет в твоей истории виден?
— Надеюсь. Мне обещали, что в сентябре будет еще одно слушание, очередной допрос. Очень надеюсь, что осенью мне все-таки разрешат жить с семьей, потому что к тому времени будет уже год и девять месяцев, как я не видел жену. А младшую дочь я вообще никогда не видел.
— Когда вам разрешат покинуть Францию, куда поедете?
— Я хочу домой, в Россию. Хотя, по-честному, Кипр я воспринимаю как Россию. Все-таки там русский дух, там Русью пахнет. Там полностью интегрирована русская культура, есть и театр, и радио, и книжные лавки, и наши магазины. Имею в виду, что код соответствует русскому духу. Но, ты знаешь, нет. Я хочу домой в Россию, я всё понял.
— Что ты понял?
— Мои взгляды на Россию менялись со временем. От России как страны, как Родины, я никогда не открещивался. Думаю, что это важно, чтобы понимать мое отношение к стране. В 2014 году, когда был Крым, я полностью поддержал это, несмотря на то что наш бизнес потерял 20 миллионов долларов. Но я был такой патриот. Готов даже сам ехать в Крым, защищать русское население. Потом, когда внесли изменения в Конституцию, я это не принял.
После февраля 2022-го уехал, потому что не поддерживал военные действия, любые, в принципе. Я против всего этого. Но со временем то, что я увидел сейчас, именно во Франции, когда эти черти в ладоши хлопают, глядя новости о терактах в России... Увидел пропаганду, которая идет здесь по телевизору, мое мнение снова полностью изменилось.
Сейчас я полностью за Россию. Все эти европейские ценности, которые заявлены, — это чушь, просто чушь. Никаких прав, никаких свобод здесь нет, это все чепуха. А будет еще хуже. Потому что они привыкли жить хорошо — дешевые российские ресурсы плюс дешевый труд бывших африканских колоний. Но колонии потихоньку откалываются, дешевых ресурсов нет. Посмотрим, как они дальше запоют.
«Либо подвержен пропаганде, либо сумасшедший». Васильев осадил украинца Колесника, призвавшего не допускать россиян до Олимпиады
— Ты упомянул пропаганду.
— Пропаганда здесь просто стопроцентная. Однобокая позиция по всем проблемам, другой стороны они не хотят видеть. Я общался с журналистами — и Le Parisien, Le Monde. Говорю, ребята, блин, у меня нестандартная тема, даже адвокаты подтверждают, это жесть. Я не Аль Капоне, не какой-то террорист, далек от криминала, но при этом со мной поступили хуже, чем с кем-либо вообще. Даже не говорю, что все деньги забрали, но почему так с семьей поступают? Они же сами говорят о семейных ценностях, что они должны быть сакральны, неприкосновенны.
— Когда домой?
— Понятия не имею, сколько все это продлится. Но мы уедем, как только появится возможность.
— Первым же рейсом в Москву?
— Да, сразу.



