«Позвонили, сказали забрать семью и уехать куда-нибудь». Бронислав Снетков — о бизнесе и спорте в девяностых

Сейчас Бронислав Снетков — тренер команды Санкт-Петербурга, его сын, Артем, выступает на российских стартах, отец стоит на тренерской «бирже». В начале 1980-х Снетков входил в состав сборной СССР, в 1986-м выиграл юниорский чемпионат мира. Мог отобраться на ОИ-88, не сложилось, а когда поехал в Альбервилль — стал, как и многие в той команде, заложником неверно выбранной стратегии подготовки. Все то поколение, которое не знало себе равных в молодежном спорте, кануло в Лету, попав еще на распад СССР и последующие проблемы. О том, как запомнилась Брониславу его карьера и как складывалась жизнь после нее, он рассказал «СЭ».

Тренер сказала: «Халявь»

— Первое упоминание вашей фамилии в протоколах — 25-28 марта1982 года, победа на первенстве СССР среди юношей до 14 лет в Коломне с двумя рекордами страны, 2.13,38 на 1500 м и 4.41,21 на 3000 м. И уже на следующий сезон вас повезли на международные старты, как минимум в ГДР.

— С 1983-го я попал в молодежку, к Лаврушкину. И там уже нас начали возить, да.

— Отзывы про Лаврушкина были разные, кому-то его тренировки не подошли, как у вас сложилось?

— Мне было нормально. Помню, мой тренер Любовь Никулина, когда я уходил в сборную, сказала: «Халявь». Потому что там объемы большие. Но я пришел, вроде все нормально, ничего такого. Все как обычно — велосипед, бег, прыжки и штанга.

Фото Личный архив Бронислава Снеткова

— К чему тогда готовилась молодежка? Юниоры — понятно, у них был чемпионат мира, а 14-летние юноши?

— Матчевые встречи, например СССР — ГДР, первенство северных стран. В Венгрию еще, помню, мы ездили. Ну и нас просто готовили централизованно, потому что мы были более способные.

— Периодически проскакивают истории тех лет, из других видов спорта, о подделке свидетельств о рождении с целью омолодить спортсмена, чтобы он уже взрослый мог бегать по юниорам, например. Сталкивались с таким в коньках?

— Слышал только про китайцев, когда они первые появлялись. Они все на одно лицо, и человек там бегает и в детях, и во взрослых, то есть по разным документам. Про наших не знаю, но я был ребенком и особо таким не интересовался, больше это касалось тренеров.

— 1984 год, чемпионат мира среди юниоров, вы третий, Союз берет весь пьедестал, выиграл Гук, второй Климов. Вам тогда было 16 лет, до юниоров еще два года. Помните себя тогда?

— Провели отбор, сказали, что еду, но я себя даже не помню уже в то время. Вадим Саютин, сейчас работающий с одной из групп сборной России, говорил, что я был «О-о-о-о!», мы вместе тогда тренировались, хотя Вади помоложе. Вспоминал, что едем на велосипеде, я песни пою, а остальные были вынуждены слушать. Но я ничего такого, что был каким-то особенным, не помню.

«Как добежала, не помню. Финиширую, а в глазах темно». Богиня конькового Олимпа — о четырех золотых медалях в Инсбруке

— Какая была атмосфера в советской молодежке?

— Ужас был, дети — сволочи. Так получилось, что мы с Ильдаром Гараевым были основными соперниками, два лидера в команде, и он настраивал всех против меня. Спать не давали, постоянно держали в напряжении, а отвечать постоянно на все — выгоришь. Психологически было жестко, когда перешел в основу — тишина, покой, каждый занимается своим делом, никто никого не трогает, если надо — помогают.

— 15-16-летнего пацана из Ленинграда везут в капиталистические страны, как это воспринимали? Успевали хоть что-то увидеть, кроме катков?

— Успевали, было интересно, ходили, смотрели. Только один раз на матчевой встрече Швеция — Финляндия — СССР в Сундсвалле нас поселили где-то в лесу, там ничего не было, мы только в баню ходили, упаривались, аж трясло. Тогда как раз появились первые фильмы ужасов, а там, в этой Швеции, окно открываешь — там лес темный, страшный. А так по городу сами ходили, гуляли, в этом плане все было нормально.

Фото Личный архив Бронислава Снеткова

— Суточные выдавались?

— Да. И чем были хороши эти поездки — там какие-то суточные были, в валюте. И на эти деньги ты мог что-то купить.

 — Когда у вас появились первые голландские коньки, «Викинги»?

— Первые мне мама купила, новые, за 1000 долларов, многоборские, с низкими лезвиями. Затем выдавали уже по сборной, и еще раз я купил за свои, уже за полторы тысячи долларов. Тогда цены на инвентарь были такие, что можно было либо машину купить, либо коньки.

— И б/у комбинезоны с рук по 300-400 рублей.

— И семьсот-восемьсот Descente стоил. Odlo пятьсот-шестьсот. Еще был Terinit, он там 200-300. Потом появились советские, с белыми полосками, у нас решили что-то сами шить. Их за 200 рублей продавали. И уже затем Mizuno, мой самый нелюбимый комбинезон, вообще тряпка, ни о чем. Мне нравился красный Descente, он мягче синего, спринтерского, была модель, которая шла с чехлами на ботинки.

— У Вити Шашерина такой был.

— У Вити и у меня. Удобно, надел, и все. Чехлы — часть комбинезона, шнурки не болтаются, очень удобно, потому что иначе их нужно было куда-то прятать.

— Фарца в молодежке имела место?

— Я целенаправленно этим не занимался, но знал, что можно было продать в Союзе, что имеет спрос там. Мы из-за границы везли фирменные пакеты, это самое ценное, что было. А туда везли ролики наши советские, которые на винтиках были и на ходу разваливались.

— Они их покупали?!

— Да, и там причем такие цены мы за них заряжали хорошие. У норвежцев не было роликов для летних тренировок, они были готовы платить. Помню историю, когда один наш спортсмен привез ролики, норвежцы начали сбивать цену, а он пригрозил, что, если они не заплатят столько, сколько он хочет, ролики вылетят в окно. Заплатили. Это уже затем у них появились свои, которые были лучше наших, а до этого у них ничего такого не было. Так что возили ролики, водку, черную икру. Мы даже не понимали, почему на икру такой спрос, а когда у нас подняли цену, до меня дошло — у них цена такой и была, космос, деликатес. А раньше мы ведрами эти банки возили.

Фото Личный архив Бронислава Снеткова

Съездил запасным и сказал, что лучше совсем не ехать

— В 1985 году, на юниорском ЧМ снова третье место, вы все еще юноша, Гук второй год подряд выигрывает, второй Гараев. И победа в 1986-м, в Квебеке. Это была первая поездка в Канаду?

— В Канаду — да. Каток там был ветренный, просто всё белое, снег и ветер, каток в поле.

— И рекорд юниорских чемпионатов мира на 5000 м, 7.15,89.

— Я не знал про рекорд.

— А про мировой в малом многоборье для открытых катков в 1991 году, 160,044 очка, знали?

— Ничего не говорили, я даже не в курсе, ничего себе. Этот результат был показан на отборе на Олимпиаду в Альбервилль.

— На вашу первую и единственную Олимпиаду. Но по возрасту, предположу, что амбиции были еще за четыре года до этого, под Калгари-88.

— Не то что были — я мог отобраться, был сильнее всех на «полуторке», на уровне Железовского. Но подвела психология. Отбор был в Питере, в СКК, и за десять дней до отбора я решил, что все сделал, форму набрал, нужно отдыхать. И от этого отдыха психологически устал. Раньше же не было понимания, как нужно подводиться в последние дни перед стартом, это сейчас люди знают, что за пять дней неплохо бы сделать силовую и так далее. А я просто отдыхал, ничего не делал, вышел на старт, а «полуторка» для меня — коронная дистанция, я на ней делал все, что хотел. Ну и я начал медленно, решил, что в конце добавлю, а потом раз — и уже поздно. Сначала не понял, что произошло, а на следующий день меня как по голове ударили — ты же на Олимпиаду не попал. Готов был в тот сезон отлично, на третьем круге все «погибали», а я им добавлял — и все.

— Как человеку, у которого личник 1.53,50, установленный в 1988 году, смотреть, как сейчас пацаны на клапах под крышей бегут, 1.50-1.51?

— Я работаю тренером, и сейчас эти две истории в голове не сочетаются. Дети бегут, задачи сейчас выводить их на мировой уровень не стоит, там все намного быстрее. Плюс люди стали слабее физически, дети во всяком случае. Ребенок в посадку садится, ему руку на спину кладешь, а он падает. Раньше вопрос объемов не стоял: 200 кругов — значит едем, работаем. Даже не задумывались. А сейчас все плачут: «Ой, ай, работа тяжелая».

— Вы как раз попали в поколение юниоров, которые, казалось, когда вырастут, будут рвать всех. Приезжали, два чемпионата мира подряд брали все медали многоборья, а в 1986-м пустили только одного японца на третье место. Но по взрослым все сложилось не так хорошо, одна победа на чемпионате Европы 1989-го, на 1500 м. И ту разделили с Гараевым в паре. Что произошло?

— Проблема в том, что нас не возили на Кубки мира, которые тогда уже проводились. Мы попадали на них пару раз в год и не получали опыта с лучшими соперниками, на крытых катках. Продолжали тренироваться и бегать на открытых, а весь мир уходил под крышу. Плюс в сборной была серьезная конкуренция. Я однажды на какой-то чемпионат Европы съездил запасным и сказал: лучше совсем не ехать, чем запасным. Потому что вырубает так, что потом вообще не бежишь. Ты вроде должен быть готовым, но в то же время не выплескиваешься, не бежишь, и у тебя все сгорает, потом очень тяжело собраться.

Ее исследовали ученые — и находили уникальные показатели. Советская богиня конькового олимпа

— Так кто же выиграл 1500 на чемпионате Европы в 1989 году в Гетеборге?

— Бы бежали с Гараевым в паре, когда финишировал, видел, что он был сзади, а потом он как-то прыгнул вперед. Поднимаю голову, вижу, что у нас одинаковый результат, 2.00,96. Но ему на награждении дали серебряную награду, хотя стояли мы оба на первой ступеньке. Второго золота просто не было в наличии, обещали потом заменить, но этого не произошло.

— В какой момент вы ушли из сборной?

— Попал в команду к Марчуку и просто разучился кататься, боялся даже на лед выйти, потому что не знал, что делать. Мы сидели на «Медео», и там был Чистяков. Марчук сказал — забирай его и делай что хочешь. И за тот сбор Чистяков меня полностью восстановил. На имитационные доски встали, работали по часу, все условия, нормальная обстановка.

Затем, уже с Васильковским, случилась ситуация, когда мы сидели в Восточном Берлине, сборная едет в Западный, на соревнования, а меня не берут. Я тогда, помню, жил в комнате с Железовским, и возникло ощущение, что я в сборной не нужен. Казалось, что Васильковский тогда тренировал одного спортсмена, остальные ему были не особо интересны. Я сказал Чистякову, что хочу тренироваться с ним, он ответил, что это решение я должен принять сам. И я это решение принял, поехал в Госкомспорт сказать, что хочу уйти из сборной. Это был 1990 год. К председателю, Русаку, не попал, дошел до его зама, Виктора Маматова, двукратного олимпийского чемпиона по биатлону. Все ему сказал, он, ни слова не говоря, вызвал Барышева.

Прибежал Барышев, весь взмыленный, с бумажками, и они начали меня распекать, что я дерьмо, что хочу уйти просто потому, что меня не взяли в Западную Германию, а сборная Ленинграда, куда я и хотел уйти, собирается в Голландию по студенческому обмену, и ухожу я только из-за этого. Сказали, что никуда меня из сборной СССР не отпустят. Я повторил им, что не хочу тренироваться в сборной. Они сказали, что тогда я должен написать отказ от поездки в Голландию. Ответил, что решать данный вопрос будет сборная Ленинграда, а не Госкомспорт. Они спорили-спорили, облили меня грязью. И потом говорят: «Ладно, мы тебя отпускаем, но при условии, что ты подпишешь согласие, что на международные старты в составе сборной СССР ты попадешь, только если займешь первое-третье место на чемпионате СССР». Я говорю: «Отлично». Подписал и ушел к Чистякову. Мы год тренировались, и потом я все выиграл. Работали практически вдвоем, был еще один мальчик, но более низкого уровня. Чистяков стал моей семьей, был как отец.

Фото Личный архив Бронислава Снеткова

— Чистяков — легендарный и очень своеобразный тренер.

— Он великий человек и тренер. Придумал новую технику бега, на нас все пальцем показывали, мы пятку высоко поднимали, а никто этого не делал. Потом мы начали изобретать бег только по прямой, а повороты прыжками, и я Олимпиаду в 1992 году бежал прыжками — так намного легче и лучше.

— Перед Альбервиллем сборную передержали в горах, насколько я знаю.

— Сначала был месяц на «Медео», затем на пять дней в Москву и в Италию, в Базельгу, еще на месяц. Оттуда привезли прямо под старт, мы не попали ни на открытие, ни на закрытие, Олимпиаду и не видели. Поселили в Альбервилле тоже в горах, просто оттуда возили в день старта на каток. Спускаемся — первые два часа голова плывет.

Бегу — ничего не могу сделать, мне стыдно. Не устаю, но ноги не работают. Мы с Чистяковым к сезону подготовились, я был на уровне, но Чистякова в Италию не взяли, убрали, я месяц его не видел. Месяц без тренера, даже если ты умный и соображаешь, все равно что-то уходит. К «десятке» стало полегче, немного отпустило, но это не моя дистанция, хоть я и боролся как мог.

— Как складывались отношения с Борисом Барышевым?

— Да никак они не складывались. Мы знали, что он просто убирает многоборскую сборную. Все понимали и сделать ничего не могли. Он был старшим, он решал по-своему. Тогда еще шла постоянная борьба Москвы против Питера. Питер душили, причем это было еще до меня, Дима Бочкарев тоже это все застал.

— Вы вернулись с Олимпиады, Союза уже не было.

— Да, было СНГ, одно название. Но так все осталось тем же самым, сборы были, все было, но катков не было, тренеры оказались сами по себе. Я остался с Чистяковым. Следующие Игры должны были пройти через два года, мы выехали в тот сезон только на один этап Кубка мира, в Хамар, в начале декабря. Отбор на Игры проходил в Коломне, на открытом тогда еще катке, где уже не работали морозильные установки, лед растаял, слякоть. Я заболел и отбор не побежал. В конце сезона выиграл чемпионат России по многоборью в Екатеринбурге, затем где-то прочитал, что он был сотый, юбилейный. И закончил.

Фото Личный архив Бронислава Снеткова

Вопрос решили, но машину пришлось отдать

— Чем стали заниматься?

— Цветами. Мы с друзьями открыли бизнес. Дело в том, что цветы в страну поступали только через Москву или Питер и дальше уже развозились по стране. И мы держали весь поток цветов на Питер. Потом цветы закончились, мы с мамой открыли свой магазин, потом занимался колесами, и так далее. Одной из причин, по которым я закончил, была мысль, что деньги в то время можно было делать из воздуха. Но это был уже 1994-й, я опоздал, нужно было года на три-четыре раньше начинать.

— Питер 1990-х был тревожным местом?

— Конечно, это все было. Но изначально, когда мы занимались цветами, никто не понимал, какие деньги там крутятся. И когда пришли, скажем так, бандиты, они даже удивились. Тогда возникла ситуация, что один человек отправлял цветы в Алма-Ату, прогорел и решил деньги не возвращать. Но это же твои проблемы, что ты прогорел. Мы тебе поставили цветы, дальше уже ты сам их продавай. И вот он прислал бандитов, начались разборки у ШВСМ на Крестовском, борцы с Кавказа, все такое.

— Бывали острые моменты или на словах договаривались?

— По-разному было. У этих людей работа — кинуть других, когда такое происходит, они считали, что все сделали правильно. Меня там на машину пытались развести.

— Получилось?

— Вопрос решили, но машину пришлось отдать.

— До страха за семью доходило?

— Один раз мне позвонили и сказали забрать семью и уехать куда-нибудь. Тогда это было нормально. Мы же в прошлом спортсмены, одни в этой банде, другие — в другой, и даже если ты сам в этом не участвуешь, ты их всех знаешь. Можно позвонить, решить.

— Как дальше складывалось?

— Занимался бизнесом, потом в начале нулевых решил уехать из страны, мне предложили то, что сейчас можно назвать аферой. Думал уехать во Францию, пытался там миллиарды заработать. Затем продолжил работать уже честно, провел там полтора года и понял, что не работает там тот человек, с которым веду дела, не умеет договариваться. Как только мы получаем деньги — сразу что-то случается, и так три раза подряд. И я понимаю, что уже полтора года денег нет, ничего нет, я семью могу потерять. Нужно уезжать обратно в Россию, иначе вообще пропаду. Какие-то деньги заработали, билет купил. Но уехать я не мог, у меня виза кончилась.

— Вы были на нелегальном положении.

— Да, мы там по ночам ездили в Париж, Женеву. До шести утра на границе никого нет, знали все горы, все тропинки, всех аферистов в Женеве, в Цюрихе, где только не был. В общем, много чего видел, целую книгу можно написать. Рискнул, вложил кучу денег, много потерял, потом раздал долги.

— И вернулись.

— Приехал, сын пошел в школу, а у нас путь от дома до его школы идет мимо катка для шорт-трека. Зашли, посмотрели, а там тренером работает женщина, с которой мы еще вместе бегали. Она предложила отдать сына в шорт-трек, тот согласился, тем более рядом школа, удобно.

Потом случился кризис, работы нет, ничего нет. Мне предложили пойти тренером — бюджетные деньги, стабильность. Сначала устроился специалистом по шорт-треку, а потом у нас в школе открыли отделение конькобежного спорта, и встал вопрос — а кто будет главным тренером? Искали-искали, перебрали несколько вариантов, никого не нашли, и мне поступило предложение, от которого нельзя отказаться — самому стать старшим тренером. И я согласился.

«Считаю смену гражданства крайним решением». Алдошкин — о двух месяцах в Китае и деградации российских коньков

— Вернулись уже в совершенно другой конькобежный спорт.

— Я, после того как закончил спортивную карьеру, от всего этого отключился, полностью. И когда впервые оказался на новом катке в Коломне, обалдел.

— Сказали, что начался кризис, не было работы. Получается, что вся эта эпопея, начиная от цветов и заканчивая Европой, вышла в ноль? То есть вы раздали долги и остались ни с чем?

— Да. Потерял две квартиры, но долги все раздал.

— Возвращаясь к сыну. Он понимает, кем был его папа в конькобежном спорте? Что папа был рекордсмен мира?

— Я даже сам не знал, что рекордсмен. Но кое-что он знает, у меня же медали висят дома.

— С бывшими коллегами по сборной отношения поддерживаете? С тем же Гуком, который в Киеве? С Гараевым?

— Так у него восемнадцать сотрясений мозга, он постоянно падал на льду головой. Он такой, немного неуравновешенный. Мне тут передали, что он всем сказал, когда начался конфликт в 2022 году: «Я Броника расстреляю».

Ильдар... у него все хорошо. Особо друзей нет, сейчас жизнь такая, что ты друг, если тобой можно воспользоваться, а если нет — ну так, «Привет, до свидания». Если ты где-то можешь помочь, только тогда ты интересен. Поэтому друзей нет, деловые отношения.