Человек с лицом гладиатора, последний, кто знал правду о «деле Стрельцова». Памяти Виктора Шустикова
Кажется, все мы не вполне понимаем, что за человек ушел.
Виктор Михайлович Шустиков был последней живой легендой футбола 60-х. Мне очень горько.
Мой Шустиков — человек из рассказов тех великих, которых я застал. Мой Шустиков — это портрет у старой лестницы на стадионе «Торпедо», которую уже не вернуть. Я, конечно же, еще окажусь там. Буду угадывать глазами место, где были выщербленные ступеньки. Где дырка в заборе, через которую легко было проникнуть на лучшие матчи. Даже на еврокубки. Я этой дырке признателен — благодаря ей увидел «Севилью» и «Манчестер Юнайтед». Я угадаю даже место, где был изображен Валерий Сарычев, мой любимый вратарь 80-х. А где — Виктор Шустиков, человек с лицом гладиатора...
На новом стадионе «Торпедо» я буду нащупывать глазами место, где целый матч простоял рядом с Шустиковым-старшим в каком-то подземелье. Все это казалось в порядке вещей — легко можно было подойти к Шустикову, крепкому старику. Помню свое удивление — мне Шустиков казался чудо-богатырем, великим защитником, вычищающим наверху все. Не перепрыгнешь.
А вот он стоит рядом со мной — и ниже на голову. Крепкий, но не высокий. Помню, как лез в справочники тем же вечером и отыскивал подтверждение: всего-то 176...
Но как надо было распорядиться этими 176 сантиметрами — чтоб тебя помнили десятилетиями?!
***
Я расспрашивал о старом «Торпедо» — и Виктор Михайлович выдавливал какие-то смущенные слова. Надвигая кепочку поглубже, почти на самые глаза...
Мне очень-очень хотелось бы вернуться в тот день, когда мы стояли рядом. Рукав к рукаву. Хоть знаю — и сегодня не прорвался бы через его скромность, смущение. Вот если б убрать диктофон — и сесть на его кухоньке...
Я достаю книжку Шустикова «Футбол на всю жизнь» 1974 года выпуска. Перелистываю. Поражаюсь тому человеку, который за Михалычем записывал — и вытащил из него, скромника из скромников, рассказов на 175 страничек...
Корю себя — не догадался взять ее тогда на «Торпедо», подписать.

Шустиков был капитаном великого «Торпедо» 60-х — а существовала тогда в еженедельнике «Футбол» замечательная рубрика «Капитан о своих товарищах». Вы же помните.
Мне всегда было интересно: как при том количестве побед «Торпедо» выдавливались какие-то подробности из Шустикова?
Потом осенило — а ведь жив еще Валерий Винокуров, видная фигура того еженедельника. Живет неподалеку от меня, на «Дмитровской». Вот он сейчас все и припомнит.
Не зря я приходил к Винокурову — он рассмеялся, услышав. Сразу же выдал историю.
— В 68-м году «Торпедо» выигрывает Кубок. В финале обыграли «Пахтакор» 1:0.
— Стрельцов отдал пяткой — и забил Юрий Савченко. В будущем — знаменитый судья.
— Совершенно верно! Кто-то вам рассказывал?
— Сам Савченко.
— Эдик отдает пяткой, Савченко забивает — и Кубок у «Торпедо». Отмечать поехали к Анзору Кавазашвили. Квартира у него на Автозаводской была хорошая. Он потом тоже разошелся — но в тот момент еще все было спокойно. Сын был, Эльдарчик маленький.
— Поехали всей командой?
— Не 20 человек, конечно. Но ребят восемь было. А мне надо сдать в еженедельник «Футбол» заметку — «Капитан о своих товарищах»...
— Легендарная рубрика. Практически «Разговор по пятницам» тех лет.
— Когда кто-то становился чемпионом или выигрывал Кубок, мы делали этот разворот — «Капитан о своих товарищах». Кто ж тогда в «Торпедо» был капитаном... А, Шустиков! Витек!
— Совершенно верно.
— Молчун из молчунов!
— Ну и как выворачиваться?
— Расселись за столом, я рядом с Эдиком. Вообще-то мы периодически встречались, но тут сколько-то мы не виделись. Они перед финалом сидели на сборе. Начинаю его расспрашивать про игроков. Потому что знаю — Стрельцов мне точно и четко каждого охарактеризует. А Витек — «да он, понимаешь, да это...»
«Стрельцова посадили из-за совсем другой женщины. Дочки замминистра». Новый поворот в деле великого футболиста
— Все ясно.
— Про Борю Батанова мне рассказывать не надо, я и так все знаю. С ним в близких отношениях. Да он сам о себе расскажет лучше всех! Но есть же в «Торпедо» Сараев, какой-то Андреюк, тот же Савченко... Про этих вообще никто ничего не знает.
— Вот сидите вы со Стрельцовым — и?..
— Говорит мне про каждого. Человек шестнадцать надо было охватить из игравших в Кубке. Помню, дошли до второго вратаря Мишки Скокова — который сидел на лавке в «Динамо» и стал обладателем Кубка, а теперь история повторилась в «Торпедо». В этот момент Анзор и Галя накрыли стол. Поставили это самое...
— Водочку?
— Да. Сидим с Эдиком, тихо и спокойно разговариваем. Очень доброжелательно все мне рассказывает. По ходу дела опрокинул две небольшие рюмки. Вот столечко!
— А вы?
— Я вообще не пил. Там никто много не пил — сезон же идет. Но Эдик, пригубив чуть-чуть, у меня на глазах превращается в другого человека!
— Это как?
— Меня вдруг обнимает, не своим голосом: «Да я тебе сейчас все расскажу! Ты думаешь, я ничего не знаю?! Да я все знаю!» Рассказал. Потом заметка выходит — «капитан Шустиков рассказывает...» Претензий не было.
Я очень надеюсь, что книжку «Футбол на всю жизнь» надиктовывал за Шустикова не кто-то другой. Хотя варианты возможны.
Вот кусочек про Бескова: «Губы его трогала улыбка, а лицо выражало удовлетворение человека, много потрудившегося и увидевшего первые плоды своего труда»...
Нет, что-то здесь не так.
***
Скромность, деликатность Шустикова-старшего была легендарной в торпедовской среде — как и его игра.
Рассказывал мне великий администратор «Торпедо» Александр Капитонович Петров милую историю. В которой Шустиков весь. Сочи, сборы, ранняя весна. Холодина адская. Проходит Капитоныч мимо двери Шустикова-старшего. Чувствует — тянет ледяным. Ужаснулся — Михалыч дверь на балкон забыл закрыть, что ли?
Чуть подтолкнул — не заперто! Шустиков на кровати, из одежды — только семейные трусы. Черные, сатиновые, до колен.
Балконная дверь настежь. На пороге горкой снежок.
Замерз? Насмерть?!
— Михалыч! — испуганно дотронулся до плеча. — Миха-а-лыч!
Молчание.
Петров перешел на крик:
— Живой, нет? Живой?!
Шустиков открыл глаза. Встряхнул головой, зевнул:
— Знаешь, Саша, свежо...
***
Я расспрашиваю живущих еще стариков про Шустикова — и все говорят с великим почтением: «Надежнейший!»
— Ни одного провала Шустикова вы не видели? — хочется спросить мне.
Мне не только хочется — я даже спрашиваю.
Мне тут же рассказывают. Не знаю, правда ли все это.
На финальный матч чемпионата Европы-1964 поставил Бесков Шустикова, изумительного центрального защитника, вдруг на правый край. Где шустрил звездный Амансио. Шустиков не поплыл, нет — но чувствовал себя неуверенно.
Сборная СССР проиграла испанцам 1:2 — и в самолете по пути домой Константину Ивановичу передали из Москвы: «Вы уволены»...
***

«Торпедо» собирается устроить акцию молчания на ближайшем матче в шесть минут — именно под шестым номером играл великий Шустиков. Торпедовцы — молодцы, очень их люблю. Особенно стариков.
Эти цифры — 427 матчей за «Торпедо» — кажутся нереальными даже сегодня. Когда календарь перегружен.
Я думаю о Шустикове — и вспоминаю, что из всего «Торпедо» он один ездил навещать в лагере Стрельцова. Никому не рассказывая, заведет свой «Москвич», возьмет нехитрые гостинцы — и туда...
***
Со смертью Шустикова ушла и тайна — что же на самом деле случилось на той даче с Эдуардом Анатольевичем. Знал во всей Москве он один.
Я расспрашивал сына Стрельцова Игоря обо всем этом. Слушал и ужасался, помню.
— Только прошел по Первому каналу один фильм об отце — а на подходе следующий.
— В 2014-м ко мне обратилась организация, хотели снять двухсерийный фильм. На два с половиной часа. Собирались пустить в кинотеатрах. Я поразился: «Кто ж выдержит в зале два с половиной часа?» — «Что-нибудь придумаем...» Поехали смотреть обстановку в Электросталь, где отец сидел часть срока. Решили тюремную часть снимать в Белоруссии. Там дешевле. Теперь уже четыре серии планировалось. Но и в них все не поместилось!
— Сколько получилось?
— Восемь. Что-то начали переснимать, менять. Все откладывалось и откладывалось. Потом узнаю через Нилина — кто-то этому фильму сует палки в колеса. Заставили урезать всю зоновскую тему. Но мне-то все равно. Главное было, чтоб вышел фильм.
— Это понятно.
— Я звоню — они уже перестали трубку брать. Проходит время — мне угрозы посыпались!
— Господи! Что за угрозы?
— Когда давали режиссерский материал, я подписал. Но что-то вычеркнули с женой, что-то поправили. Вот и началось: «Мы сожжем твою машину», «Ты смотри, появишься на «Торпедо»...»
— Ну и ну.
— Потом приятели рассказывают, которые смогли посмотреть: в фильме и бабушка умирает раньше, чем было на самом деле, и встречает у зоны отца Иванов. Хотя я настаивал — встречать должен Шустиков! Как было на самом деле! В фильме, который уже прошел по телевидению, тоже не Шустиков встретил. Видели эпизод — отец выходит, скидывает с себя телогрейку и запускает в репейник? Прямо с откоса?
— Ну да.
— Так про этот случай мне Шустиков рассказывал. Так летела, говорит... Он за этой телогрейкой и полез! Виктор Михайлович встречал отца на своем «Москвиче». А в фильме приезжает какая-то «Волга». Да не было у Шустикова никогда «Волг» — только «Москвичи»! Ездил на зону к отцу только Шустиков, больше никто. Один раз кого-то молодого взял. То ли Ленева, то ли еще кого.
«Что случилось с отцом на той даче — знает только Шустиков. Один раз почти раскололся». Разыскали Игоря Стрельцова — сына Эдуарда Стрельцова
— Ну как Шустикова после такого вычеркивать?
— О чем и речь! Вот это мне не понравилось — что Иванова делают отцу лучшим другом. Что в одном фильме, что в другом. А эпизод, как отца заставляют мячом сбить шапку с офицера? Сильно сомневаюсь, что такое могло быть. Никакую команду он там не тренировал. Ночами тренироваться не выходил — кто бы ему позволил на зоне? Но самому играть разрешали...
— С самим Шустиковым телевизионщики говорили?
— С ним сейчас тяжело общаться. Учитель говорит: «Не хотим его тревожить». Плохо чувствует. Прихожу к нему, сижу рядом. Михалыч смотрит на меня внимательно — и вдруг выдает: «Сережа...» — «Я не Сережа. Игорь!» — «А, Игорь... Какой Игорь?» — «Да Стрельцов». — «А, Игорек, Игорек...» Через пять минут снова: «Сереж...» Во всех видит сына!
— Еще смерть сына как ударила. Могу представить.
— На панихиде более-менее держался. На кладбище и поминках — уже не знаю, я не поехал. Серегу в торпедовской часовне отпевали. После я Шустикова-старшего встретил: «Михалыч, хорошо держишься». — «Надо жить, надо жить». А вон как получилось. Сейчас совсем плохой. Думаю, Шустиков — последний живой человек, который знает правду, что случилось на той даче.
— Даже вы не знаете?
— Нет. Думаю, и бабка ничего не знала. Даже моей маме отец ничего не рассказывал. Перед самой смертью шепнул, когда склонилась над ним: «Рая, не я должен был сидеть». Вот и все.
— Шустикова разговорить не пытались?
— Один раз почти разговорил. Едва не раскололся, совсем близко было. Сидели выпивали с ним. Собрался с духом: «Давай, Михалыч, расскажи мне все! Что тогда случилось?» Он помолчал — и только начал что-то говорить, как вошел кто-то, перебил. Все!
— Закрылся?
— Выгнал я этого — снова начал: «Ну давай говори!» Михалыч словно потух: «Давай потом, Игорь. Не сегодня. Как-нибудь придешь ко мне...»
***
Шустиков был золотым человеком, просто золотым. Как и сын Серега, с чьей смертью не могу примириться до сих пор. Настоящие москвичи — в самом лучшем понимании.
Наверное, похоронят Виктора Михайловича на Востряково рядом с сыном.
Я вот что вспоминаю. Недавно заехал на Калитниковское к товарищу. Думаю — надо б отыскать могилу Вилли Токарева, похоронен здесь же, где-то в глубине, в самых дебрях. Участок знал — пробираюсь, ищу...
Тут-то и начались чудеса. Сначала натыкаюсь на заросшую могилу Виктора Марьенко, бывшего главного тренера «Торпедо». Который не рискнул на переигровку за первое место против тбилисского «Динамо» в 1964 году поставить Анзора Кавазашвили. Тот грузин — мало ли. Поставил Шаповаленко — а тот провалился. Пропустил непосредственно с углового, еще начудил. В итоге великолепное «Торпедо» пропустило три гола в дополнительное время — и стало вторым.
Зато именно Марьенко произнес: «Да что они со мной могут сделать? «Заслуженного тренера» снять? Пусть!» — и выпустил на поле Стрельцова после отсидки. Все это требовало большого человеческого мужества. А теперь лежит всеми забытый на Калитниковском.

Иду дальше — вдруг натыкаюсь глазами на портрет. Знакомое лицо. Бог ты мой, это ж Николай Маношин! Торпедовская легенда!
Стоял долго, всматривался. Совершенно ошарашенный. Вспоминал, как приезжал к нему, уже совсем больному, в Жаворонки. Говорили долго-долго про великое «Торпедо» 60-х...
Спрашиваю — кто жив из той команды?
Николай Алексеевич задумался.
— Четверо. Мы с Витей Шустиковым в Москве, Леша Поликанов — в Питере, Миша Посуэло — где-то под Мадридом.
— Первым похоронили Воронина.
— Валера — добрый, щедрый, погусарить любил. Нравился женщинам. Пижончик. Одет всегда с иголочки. За рубеж выезжал в шикарном костюме чернильного цвета. В Союзе таких и не видели. Да что у нас — в Европе с Воронина не сводили глаз, хватали за рукав: «Кто вам шил эту красоту?» Когда были в Италии с молодежной сборной, влип он в историю, которая могла дорого обойтись.
— Что стряслось?
— Турнир завершился, фуршетик. Вернулись в гостиницу, добавили. А на улице демонстрация. Валерка в трусах залез на подоконник, распахнул окно. Лозунги орал.
— «Слава КПСС»?
— «Камарадос! Да здравствует революция!» Что-то в таком духе. Просто валял дурака. А с утра собрание, тренеры и руководство делегации песочат: «Стыд и срам! Опозорил честь советского гражданина...» Какое-то время Воронина в сборную не вызывали.
Остался один Посуэло, дай бог ему здоровья.
А рассказывать такие прекрасные истории про 60-е больше некому...




