«На Олимпиаде в Сараево увели камеру, которая стоила как половина «Жигулей». И я заплакал...»

Сереже, Сергею Владиславовичу Киврину — 70!

Удивительному фотографу, классику. Я с легкостью могу вычислить количество его призов. Включая World Press Photo, фотографический «Оскар». Все это есть в энциклопедиях.

Но знаю — Киврин, скромнейший человек, от этого перечисления поморщится. Возможно, сам он даже не помнит, один у него «Оскар» или два.

Я был у него дома — как и предполагал, «уголка славы» не увидел.

Для настоящего, тонко чувствующего классика все, что грубо и напоказ — убого.

Мне неловко даже в мыслях называть его на «ты», но Сергей Владиславович настаивает исключительно на таком обращении. Я теряюсь, переламываю себя — и послушно «тыкаю». Хоть внутренне сжимаюсь всякий раз. Мне неловко, я ерзаю, даже стоя...

«В Чечне меня дважды вели на расстрел». Разговор по пятницам с Сергеем Кивриным — легендой фоторепортажа

**

Киврин похож на Шерлока Холмса. Вот вы говорили бы на «ты» с мистером Холмсом?

Мой друг Сергей Киврин — дворянин в самом изысканном понимании. Я пытаюсь вспомнить во всей Москве второго человека с таким внутренним (да и внешним) достоинством. Но не могу. Двухметровый Киврин возвышается над толпой во всех смыслах.

Мой друг Сергей Киврин словно Александр Сергеевич вспыхивает даже от оттенка невежества, хамства. Немедленно готов к дуэли. Но я уверен: если дуэль случится — Киврин первым выстрелит в воздух.

Будь я натурой более утонченной, подбирай себе объект для подражания — я копировал бы Киврина. Его выправку. Обаяние. Уют в доме. Даже рост, черт побери. Я бы завел, как он, немецкую машину и египетскую собаку.

Место для жизни выбрал Сергей Владиславович, как и подобает мастеру, соответствующее. В двух шагах от усадьбы Марфино. Будь я Кивриным — гулял бы меж этих колонн и мостов каждый день. Думаю, он так и делает.

Я бы подражал бы во всякой мелочи — но не подражаю. Знаю — мне не вытянуть.

**

Сергей Киврин (справа).

Фото из личного архива

Я пытался подражать. Но у меня не вышло.

Вот вам история. Киврин ради одного кадра, первых рассветных лучей, падающих на велодром в Крылатском, встал в три часа ночи. Ехал через всю Москву. Переминался с ноги на ногу, ждал этих лучей под определенным углом. Зная, что на все у него будет несколько минут. Придется проявить сноровку.

Все получилось. Снимал несколько минут — и в обратный путь.

Мне это казалось фотографическим подвигом. Чем-то, близким к самопожертвованию. Вставать в 3 часа ночи? Ехать куда-то?!

Однажды я попытался быть Кивриным. Два часа провожал девушку на рижскую окраину — и разглядел возле ее дома замерзшие капельки на ветках. Переливающиеся в свете фонаря. Чудо как красиво.

— Киврин бы сюда вернулся! — сказал я самому себе укоризненно.

Кинулся в гостиницу, схватил фотоаппарат — и снова туда.

Пока шел, то ли фонарь погас, то ли капельки растаяли...

«Кремлевские таблетки помогли «Спартаку» выиграть Кубок СССР». Неизвестная история от советского журналиста

**

Жизнь Киврина полна приключений. Рассказы его вспоминаются по случаю и так. Помню, на Олимпиаде в Пхенчхане не пускали меня на какой-то стадион. Указывали на далекий, путанный обход.

На ледяном ветру у меня окоченели уши, ноги и все прилегающее.

В памяти вдруг всплыл рассказ Киврина, как на барселонском пекле 1992 года не пускали на арену его со всем фотооборудованием. Так Сергей Владиславович, ни слова не говоря, повесил собственную сумку на плечо охраннику. Тот, пригнувшись под весом в 35 кг, распахнул двери. Смотрел вслед сочувственно.

Все это я вспомнил в олимпийском Пхенчхане. Решил: вот оно — спасение.

Сумка моя весила немало. Я решил повторить трюк Киврина — но девочка-кореянка ускользнула, отстранилась. А подскочивший охранник едва не срезал мне олимпийскую аккредитацию. Ножницы для таких находчивых у них под рукой.

Видимо, к творческому остроумию должно прилагаться кивринское, а не мое обаяние...

Фото Андрей Голованов

**

Как-то в Крыму, на Тарханкуте мне вскрыли машину, вытащили все фотооборудование. Я очень горевал.

Но вскоре Сергей Владиславович Киврин рассказал мне историю про Олимпиаду в Сараево — и я чуть утешился. Потому что ему-то пришлось по-настоящему туго. Что там я? Вот, слушайте:

— После каждой Олимпиады я даю зарок, что это была последняя. Проходит год — начинаешь думать: где там следующая? Поскорее бы!

— Самая тяжелая?

— Все тяжелые. Самая омерзительная — в Сараево.

«Бышовец определял состав сборной, глядя «Поле чудес». Один из главных журналистов СССР

— Что такого?

— Организована была безобразно. Жили мы в квартирах, деревня для прессы. Все наши сувениры вынесли, до последнего значка. Думаю, обслуживающий персонал. Но это мелочи! У меня на фигурном катании украли камеру Роберта Максимова, которую надо было починить. Я починил — Максимов говорит: «Свою не бери. Что тяжести таскать?» Вот ее и сперли.

— Как?

— Прямо из-под носа. Во время заливки льда увидел на трибуне пару Торвилл — Дин. За них, правда, потом получил премию AIPS. Одной камерой снимаю, вокруг жуткий бардак. Сумка с камерой Максимова под ногами. Кто-то подцепил и ушел.

Фото из личного архива

— Не сразу заметили?

— Не сразу. Тут же помчался в полицию — перекройте выходы! Профессиональная камера! «Не можно, друже...» Потом прибежал кагэбэшник: «Сережа, это дружественная страна, надо, чтоб Олимпиада прошла хорошо. В Лос-Анджелесе мы бы подняли скандал, а это Югославия...» Так и замяли.

— Что дальше?

— Приехал в Москву. Знакомый фотограф продавал такую же камеру, Nikon 3 с мотором.

— Сколько такая стоила при советской власти?

— 2800 рублей. Как половина «Жигулей». За поездку в Сараево я отдал 1 200!

— Это не командировка?

— Да вы что! Мы работали для журнала — а ездили туристами. Еще спасибо говорили, что выпустили. Надеялся, что обеды и ужины нам вернут. Ну и гонорар. Так талоны на обеды и ужины нам выдали за день до отъезда: «Меняйте у официантов как хотите». Отдал по дикому, невыгодному курсу. Вдобавок украли камеру. А через несколько месяцев я должен был въезжать в новую квартиру. Денег не было даже на табуретку!

— Какой ужас.

— Это единственный случай в жизни, когда у меня не было денег...

«Когда видишь, как человек сражается с судьбой, собственные проблемы кажутся ничтожными». Интервью с режиссером фильма о Романе Костомарове

— Неужели единственный?

— С Наташкой думаем: как же мы проскочили? Не были в нужде вообще! Не считали деньги! Может, потребности скромные. Никогда не испытывали вот этого — «надо подужаться». А когда украли, я пришел в свой домик — и заплакал!

— Любой заплакал бы.

— Я был один, все на съемках. Просто разревелся! Вдруг звонок в дверь. На пороге Слава Ун Да-Син, фотограф ТАСС, друг папы. Узнал про мою беду. Бросил съемки — тассовский фотограф! — и пришел утешать с бутылкой «Московской» водки. Как-то в Сочи сидели в аэропорту, шеф фотографов EPA Чириков — верующий в отличие от меня человек — произнес: «Господу Богу абсолютно неважно, какие мы профессионалы. Это полная фигня. Самое главное — какие мы люди и какие поступки совершаем...»

— Максимов все узнал?

— Конечно!

— Реакция?

— Он не испытал никаких лишений. Потому что получил камеру даже новее собственной. Это мне повезло, что такую продавали. Господь помог.

Сергей Киврин и его отец Владислав Киврин в 80-е годы.

Фото из личного архива

**

Я могу рассказывать про Киврина еще три часа, не повторяясь в подробностях. Мне будет светло и радостно, что эти истории теперь знаю не только я.

Я счастлив, что у меня есть такой товарищ. Он давно не работает в «СЭ» — но знаю, что Киврин всегда рядом.

Ему сегодня 70. Я очень хочу верить, что это немного. А Киврин долгие-долгие годы будет в силе и живой.

На любом стадионе мира я окидываю взглядом фотографическую толпу — чья там голова возвышается над всеми? Киврин здесь?

Если здесь — все будет хорошо. Это почти примета. Присутствие Сергея Владиславовича облагораживает любую обстановку. При нем даже выругаться неловко.

А вы сейчас просто посмотрите его работы. Думаю, все поймете.