«Многие в НХЛ бросают сильно. Но у Овечкина уникально другое». Интервью с Михаилом Сергачевым

Двукратных обладателей Кубка Стэнли в России не так много. Вслед за четырьмя трехкратными — 14. То есть за 36 лет, которые наши хоккеисты играют в НХЛ, главный хоккейный трофей планеты более чем однажды выигрывали 18 человек, меньше двух десятков. Как сказали бы в Англии, «cream of the cream», а в России — лучшие из лучших. Хотя некоторым другим во главе с Павлом Буре и Ильей Ковальчуком, чья принадлежность к лучшим не подлежит сомнению, но до Кубка Стэнли они так и не добрались, крупно не повезло. Но это только подчеркивает, чего добились те, кому трофей удалось взять даже не по разу, а больше.

Овечкину подарили машину, Мичков положил лакросс, звезды НХЛ устроили избиение сборной КХЛ. Как прошел «Матч года»

...С одним из них, Михаилом Сергачевым, мы в августе сидим в кофейне на углу Садового кольца и Большой Никитской. Через Садовое — высотка на площади Восстания. Защитник «Юты» живет совсем поблизости и получает удовольствие от каждого летнего дня, проведенного в центре столицы. И я — от общения с ним, прекрасно развитым в разных областях, читающим Достоевского и замечательно формулирующим мысли 27-летним парнем, который в этом возрасте способен быть одним из главных организаторов такого ажиотажного для летней Москвы события, как Матч года. Проведенного — поверьте мне как человеку, который бывал на многих десятках событий в НХЛ и может сравнивать — на высшем уровне.

Слушаю Сергачева — и все время ловлю себя на мысли, что когда-нибудь, после игровой карьеры, он сможет достичь многого и в каких-то других областях. Но пока до этого еще далеко, и он делает все, чтобы его новый клуб не пожалел ни об одном центе из восьми с половиной миллионов долларов в год, на которые летом 2022-го на восемь лет подписала его еще «Тампа». Это был настоящий контрактный прорыв для российских защитников — из них на тот момент и близко к этим цифрам не зарабатывал никто, и он открыл дорогу целому ряду коллег по амплуа и соотечественников, которые с тех пор встали с ним в один ряд.

Фото Игорь Рабинер, «СЭ»

Перед Матчем года и Овечкин, и Панарин, и Марченко сразу сказали: «Играем на победу»

— Можете привести пример, кому конкретно помогли деньги, вырученные от Матча года?

— Пока средства только на пути в наш фонд: идет подбивка счетов, подсчет расходов и доходов. Но как только они поступят, в первую очередь поможем четырехлетнему мальчику Мише Баринову. У него тяжелая форма ДЦП, и ему нужны специальные ходунки. Их стоимость — около миллиона рублей, и, если их купить в раннем возрасте, они могут дать ему шанс в будущем самостоятельно ходить. Есть еще Максим, ему 15 лет. Он передвигается в коляске, а в квартире слишком узкие проемы. Нужен ремонт, тоже примерно на миллион. Третий пример — девочка Лера. У нее было множество операций, сейчас идет реабилитация. Ей нужны процедуры, перевязки, другая поддержка.

В прошлом году мы тоже помогали детям под эгидой фонда, теперь это уже официально через Матч года. Благодаря ему планируем взять еще две-три семьи. Сейчас у нас под опекой ребята из Нижнекамска, Омска, Казани. Для кого-то мы снимаем жилье отдельно, не через фонд. В итоге к концу года у нас будет около шести подопечных.

— Ваш агент Дэн Мильштейн поражался, как Сергачеву удается одновременно играть в сезоне НХЛ, где матчи через день, и готовить такое масштабное событие, как Матч года. И как же?

— Дэн любит преувеличивать, ха-ха. Сложнее понять, как ему удается делать все, что он делает: он и бизнесмен, и агент, и наставник, и автор книг. А у хоккеистов, по крайней мере у меня, свободного времени много. С утра тренировка, а дальше весь день — с семьей или друзьями. Нельзя сказать, что я постоянно чем-то занят.

Матч года — проект, который мне по-настоящему интересно организовывать. Его беницифиаром выступает мой фонд, и большая часть вырученных средств уходит именно туда. После первого опыта я сам удивился: начинали с небольшой идеи, а в итоге получилось мощное событие. Когда занимаешься тем, что тебе нравится, время находится всегда.

Михаил Сергачев в Матче года.

Фото Дарья Исаева, «СЭ»

— Владислав Гавриков рассказывал мне, что вы с Артемием Панариным лично собираете команды, обзваниваете игроков.

— Да, в основном я просто рассылаю сообщения. Это не Матч звезд, и критерии приглашения у нас разные — от медийности до хорошего сезона. Например, Дмитрий Бучельников (летом 2025 года форвард был обменян из «Витязя» в ЦСКА. — Прим. И.Р.) до недавнего времени был известен малому кругу фанатов, но мы посмотрели — у парня и руки, и голова, он очень интересный. И позвали его, после чего он на Матче года оказался одним из лучших.

— Мильштейн сказал также, что в этом году Матч года получился намного лучше, чем в прошлом. Согласны?

— По масштабам — однозначно лучше. Мы расширили формат, сделали уличный фестиваль. Конечно, были мелочи, которые не удалось реализовать, но в целом все прошло на порядок интереснее. И сама игра была намного живее. В прошлом году многие еще примерялись. А теперь команда НХЛ уже была наиграна. Сразу и Овечкин, и Марченко, и Панарин сказали: «Будем играть на победу». По отзывам людей слышал то же самое: стало намного интереснее.

— В прошлом году счет был 8:8, сейчас — 15:3. За что вы их так?

— Видел комментарии, что мы их «деклассировали». Честно говоря, удивился таким формулировкам. Мы предупреждали, что будем играть серьезно, и соперники это знали. У них тоже были моменты, но они их не реализовали. Нам удалось забить — вот и вся разница. Но не сказал бы, что преимущество в классе у нас огромное. У нас ребята бросали и попадали, у них — бросали и не попадали. Лямкин сказал о «разнице в классе», но я не стал бы так выражаться.

Панарин и Кучеров, Василевский и молодые звезды. Каким мог быть состав сборной России на ЧМ-2025?

— А что не удалось в плане организации? Что за мелкие недочеты?

— Это скорее даже не недочеты, а моменты, от которых мы сразу отказались. В прошлом году заявляли автограф-сессию, но не смогли сделать ее физически. В 2025-м даже не стали включать ее в программу, поскольку понимали: в условиях стадиона на 12 тысяч зрителей с узкими холлами это нереально сделать так, чтобы все остались довольны. А устраивать сессию только для привилегированных людей, которые за нее отдельно заплатили, мы не хотели, не считали правильным.

Многие процессы я бы оптимизировал, сделал быстрее. Слишком долго принимались некоторые решения, из-за чего где-то мы потеряли спонсора, где-то не успели заказать джерси. Таких внутрянок, которых никто со стороны не знает, было немало. В прошлом году у меня было ощущение «вау, классно, спасибо всем». В этом я как организатор уже видел весь процесс, поэтому впечатление оказалось другим, более объемным.

— Может ли организация Матчей года для вас стать опытом, который пригодится в будущей профессии после окончания карьеры?

— Возможно — просто пока об этом не думаю. Друзья, семья — все говорят, что, может, в будущем мне стоит заниматься каким-то продюсированием, менеджерством. Сейчас мне интересно делать Матч года, через год будет следующий — и посмотрим, как люди на это отреагируют. Плюс есть благотворительный фонд, которым занимаюсь. Понимаю, что хоккей вечным не будет.

Александр Овечкин.

Фото Дарья Исаева, «СЭ»

Овечкин сначала не понял, что ему дарят машину. А потом был в шоке

— Главные организаторы Матча года — вы с Панариным и Овечкиным. В чем конкретно роль Александра?

— Саша — скорее идейный вдохновитель, человек, к которому мы обращаемся на последних стадиях, когда нужно принять важные решения. Но не стал бы делить роли: мы втроем — организаторы.

— Были сомнения, где проводить матч? Рассматривали другие города или выбор Москвы был очевиден из-за рекорда Овечкина?

— Да, обсуждали разные варианты: Питер, Казань, Омск. Но мы с Сашей решили, что нужно добить начатое год назад и показать, что можем провести хороший матч именно в Москве. Первый год прошел удачно, и хотелось закрепить результат. Плюс у нас была идея сделать уличный фестиваль, и так совпало, что Александр побил рекорд в этом сезоне. Поняли: лучше провести матч в столице, провести его чествование — а потом уже ехать по городам. Опыт тоже важен. Если бы сразу после первого раза мы уехали в другой город, могли бы сильно обжечься. Думаю, в этом году мы точно не были бы готовы играть где-то еще.

— А как возникла идея с машиной для Овечкина, которую выкатили на лед?

— Мы сотрудничали с компанией, которая в итоге вручила Александру автомобиль. Сначала обсуждали спонсорский пакет, но параллельно в нашей группе организаторов думали, что подарить Саше. Были идеи с золотой клюшкой и шайбой, как в НХЛ, но поняли — не то, захотели что-то свое. Знали, что Александр занимается благотворительностью, и я предложил партнерам вместо денег по спонсорскому пакету подарить машину. Они сразу согласились.

— Можно сказать, вы сделали то, чего не сделал Тед Леонсис, когда Уэйн Гретцки в своей речи, когда Овечкин с ним сравнялся, на это намекнул: мол, ему на рекорд подарили «Роллс-Ройс».

— Можно и так сказать. Машина есть машина, подарок солидный. Александр был в шоке! Самое интересное — он сначала на лед не выходил, поскольку не понял, что это ему автомобиль дарят. Думал, просто спонсорская машина выкатилась. А когда все прояснилось, сразу сказал, что передаст машину в свою академию, чтобы использовать во благо детского хоккея.

— Кстати, вы когда-нибудь попадали под щелчок Овечкина, чтобы реально почувствовать на себе его силу?

— У меня три года назад треснул локоть из-за его щелчка! С тех пор играю со специальной накладкой на нем. Тогда мы проигрывали — 1:5 или 1:6, меня как молодого выпустили в меньшинстве справа, под Сашу. Сел под его бросок — локоть потом стал огромный. Сделали рентген — оказалась трещина.

Овечкин и Малкин вступают в заключительный год своих контрактов. Это будет последний танец?

— Значит, теперь знаете на собственном опыте, что это такое. Есть ли еще у кого-то в НХЛ такой щелчок по силе?

— Да, многие бросают сильно — Стэмкос, Лайне. Но у Овечкина уникально другое — выбор точки. В этом он самый креативный. Он видит, как вратарь перемещается, и в последний момент бросает туда, где ему неудобно: в противоход, в подмышку, рядом с корпусом. Поэтому вратарям его так тяжело «читать».

— Что для вас как профессионала значит его рекорд?

— Это не описать словами. Конский труд — его и его родителей. Что-то недосягаемое! У Александра, тьфу-тьфу-тьфу, все в порядке с «физухой», при том что он живет так, как хочет, не старается никому понравиться. Просто выходит и забивает, не говорит ничего лишнего. Когда был моложе, мог и песню спеть, и рэп прочитать, но главное — как был, так и остался нормальным человеком, который делает свое дело. Это и удивляет. Овечкин — простой русский мужик, который достиг, казалось, недостижимого и установил рекорд, который будет тяжело побить.

Возможно, в будущем кто-то его рекорд все-таки побьет, и я буду за этого человека рад. Но Александр для меня — кумир, всегда им был и всегда будет. Поражаюсь, глядя на него, — настоящий медведь! Просто уникальное телосложение, здоровье, мощь, манера игры. Для меня большая честь, что мы знакомы и вместе делаем Матч года. Вся Россия за Сашу болела, переживала, и этот рекорд — с одной стороны, наша общая, а с другой, его личная огромная победа, его родителей и жены.

Помню, как еще маленьким смотрел на Овечкина в финале золотого чемпионата мира в Квебеке, обожал его желтые шнурки, агрессивный стиль игры, силовые приемы, сумасшедшие броски. В прошлом сезоне, когда он сломал малую берцовую кость, мы говорили с ребятами между собой — все, теперь уже нереально побить в этом сезоне. Это же не просто восемь недель восстановления, но и форму надо набрать! А он вернулся и побил. Никто этого не ждал.

— Если разделить его почти 900 голов по годам, то выходит, что среднем он в течение двадцати лет забивает по 44 шайбы за сезон. У меня это не укладывается в сознании.

— У меня тоже. Надеюсь, он и тысячу в регулярных чемпионатах забьет!

— Каков Овечкин для хоккеистов?

— Простой. Свой. Честный. Отзывчивый. Любой из ребят может написать ему сообщение — он всегда ответит, пообщается. Классный мужик, капитан и лидер. Для кого-то — наставник. Для каждого он разный, но для всех остается простым нормальным человеком.

Никита Кучеров.

Фото Getty Images

То, что делает на льду Кучеров, ценят меньше, чем должны

— Составы на Матч года менялись прямо в процессе. Так, планировалось, что сыграет обладатель двух последних Кубков Стэнли Дмитрий Куликов, но его на льду не оказалось.

— Да, изначально состав выглядел иначе. Мы приглашали ребят, но у кого-то были травмы, у кого-то — семейные обстоятельства. У Димы после победы был плотный график, перелеты, семья. Поэтому не получилось.

— Ваш бывший одноклубник по «Тампе» Андрей Василевский был на матче, но не играл, а сидел на трибуне, потом пришел в раздевалку. Почему не вышел?

— Вася никогда не берет форму, когда приезжает в Россию. Он здесь не тренируется, а просто отдыхает, видится с близкими. Но сказал, что на следующий год будет играть. Был в шоке от масштаба мероприятия и обещал выйти на лед. С удовольствием будем ждать.

— А Никиту Кучерова пытались пригласить?

— Конечно, каждый год пытаюсь. Но Никита всегда работает по своей программе.

— Он начинает готовиться к сезону буквально через неделю после окончания предыдущего.

— Раньше так было. Сейчас точно не знаю, но вроде ничего не изменилось.

— Такое ощущение, что Кучеров — машина. Ему отдых вообще не нужен?

— Он видит у себя какие-то недостатки и понимает: чтобы их исправить, нужно много времени, все лето. По ходу сезона это невозможно. Поэтому летом так и работает. Для меня он в «Тампе» всегда был своеобразным наставником. Многие люди думают, что тренировки — это бег от борта до борта. На самом деле это больше работа мозга, чем ног и рук. Никита все продумывает, анализирует, что именно нужно отработать, и делает это.

— Считается, что его игра целиком построена на интеллекте.

— Думаю, процентов на шестьдесят. Остальные сорок — это техника, но она напрямую с этим интеллектом связана. Главное преимущество Куча — это его мозг.

— Ваша фраза: «Я сам себе тренер, меня этому Кучеров научил». Можете разъяснить?

— Вот это я сказал, не подумав. Все равно есть хорошие специалисты, особенно в катании, которые могут что-то добавить в мою игру. Есть минусы, которых я могу не видеть, а они подмечают важные нюансы. Сейчас у меня есть хорошие тренеры и в Америке, и в России, благодаря кому я могу становиться лучше.

А сказал я это сгоряча, поскольку на моем пути встречались не очень хорошие специалисты. В момент, когда произнес ту фразу, с одной стороны, был воодушевлен примером Никиты и, с другой, у меня не было нормальных тренеров по индивидуальной работе. Извиняться не буду, но свою точку зрения с тех пор пересмотрел.

— А вообще, хотели бы извиниться за какие-то свои прежние высказывания?

— Не думаю. Когда говорил, что 99 процентов детских тренеров — обманщики, в процентном соотношении, конечно, преувеличил. Теперь скажу — 50 на 50. Но, когда смотрю, что они делают, и сейчас нередко возникают мысли: что это, зачем? С другой стороны, они получали тренерскую лицензию, а я — нет. И, значит, не мне об этом судить.

Кучеров и Капризов — элита НХЛ. Кого из россиян называют суперзвездами лиги?

— Вы видели, как Кучеров превращался в суперзвезду и трехкратного обладателя «Арт Росс Трофи». Можете вспомнить момент, когда Никита поразил вас больше всего?

— Это происходит каждую игру. Но особенно я был в шоке тем летом, когда мы вместе тренировались. Кучеров каждый день работал так, будто это его последняя тренировка. Если что-то не получалось, например бросок, он оставался после занятий и доводил его в этот конкретный день до идеала. Потом приезжал домой, шел в гараж — и продолжал. Такое рвение поражало.

А потом начинаешь привыкать, видя, что это — для него норма. И на льду все начинает восприниматься как обыденность. Неожиданные передачи? Для него это естественно. И кажется, что это ценят меньше, чем должны. Макдэвид — это скорость и обыгрыши, и все это отмечают. А Никиту иногда недооценивают. Хотя он делает то, чего другие не делают.

— Видели еще у кого-то такое отношение к делу?

— Сейчас мы много катаемся с Кириллом Марченко — у него тоже что-то такое есть. Ну и Василевский, конечно, и Сергей Бобровский. Просто у них как у вратарей это по-другому проявляется, но рвение, желание становиться лучше — абсолютно такое же.

— Вы ведь первые две свои шайбы в НХЛ забросили Бобровскому, который был тогда действующим обладателем «Везины»?

— Насчет «Везины» не помню, а то, что забил ему — да.

— Когда-нибудь ему об этом напоминали?

— Ни разу с ним об этом не говорил. Бобер — очень добрый, верующий, классный человек. Он просто излучает добро, рядом с ним хочется быть. Общаться с ним — одно удовольствие, никогда плохо ни о ком не скажет. Супервоспитанный, суперпозитивный. Восхищаюсь им. Сергей прошел через тяжелые первые годы во Флориде, когда многие говорили, зачем это и ему, и клубу. Но человек, который верит в себя и много работает, всегда добьется результата. Очень-очень за него рад.

— Прогресс Марченко впечатляет.

— Не буду много про него говорить, не хочется сбивать. Пусть у него все идет как идет. Я за него рад.

— Но вы и Марченко общительны, а Кучеров наглухо закрылся от внешнего мира. Почему, как думаете?

— Не хотел бы эту тему обсуждать. И сам Никита не любит, когда про это говорят.

— Хорошо, тогда сформулирую по-другому. Как вам, находясь рядом с Кучеровым и восхищаясь им как образцом по отношению к делу, удалось не взять с него пример в плане закрытости от медиа?

— Мне просто нравится общаться, я такой человек. Понимаю, что мы делаем одно дело: я играю в хоккей, вы пишете о нем, объясняете людям, как там что устроено. Мы помогаем вам, вы помогаете нам — вместе популяризируем хоккей. Благодаря этому на стадионы приходит больше людей. Поэтому не вижу смысла что-либо утаивать.

— Иногда кажется, что, допустим, один-другой «Харт Трофи» Кучеров не получил именно из-за закрытости.

— Не знаю, из-за чего ему недодают индивидуальных призов. Не думаю, что Маккиннон какой-то суперразговорчивый. Поэтому здесь мы можем только гадать.

Перед интервью с Собчак был мандраж

— А когда вы сами поняли, что публичность, свободное общение с журналистами — это часть профессии? Читал историю, как на юношеской Олимпиаде в Лихтенштейне вы несли флаг сборной России, а потом вам дали слово и вы зажались.

— На самом деле у меня там была записана речь. Подошел глава Олимпийского комитета Александр Жуков, мне 16 лет, и было не особо комфортно. Но что-то сказал, поблагодарил, не могу сказать, что сильно зажался.

А понял я гораздо позже — когда переехал в Канаду. Там сразу стало ясно: нужно общаться. После игр в канадской юниорской лиге в раздевалку заходили по 10-15 журналистов и задавали нам вопросы, как будто мы энхаэловцы какие-то. Для меня это на первых порах было дикостью. В России в МХЛ к нам вообще никто не подходил, не спрашивал мнение об игре. А там — постоянный интерес, атмосфера, в которой люди хотят читать и слушать хоккеистов. Тогда и осознал: без этого никуда.

— Ничего себе — то есть еще до «Монреаля», в «Виндзоре»!

— Да. А в «Монреале» вообще все на другом уровне. На тренировках могло присутствовать по 60 журналистов, миллиард разных мнений на все, никто не стесняется их высказывать. Из-за этого и интерес колоссальный.

— И особое внимание, наверное, к игрокам первого раунда.

— Сто процентов. У меня за три дня после драфта пришло 60 тысяч болельщиков в соцсети. Люди начали писать, бренды — куда-то звать, предлагать контракты — хотя я еще ни одного матча в НХЛ не сыграл. Уверен, что у Демидова сейчас вообще голова разрывается. Я еще половину лета перед первым полным сезоном провел в Монреале. Интересно!

— Демидов тоже остался на лето там. Что бы вы посоветовали ему как человек, который через все это прошел?

— Мы с ним говорили. А советовал бы только общаться с нормальными людьми и не залезать во всякие сомнительные истории. Играть в хоккей и концентрироваться на нем, чтобы голова была в него погружена. Вот и все. Он все это знает. Видно, что Ваня — молодец.

— А как вы чувствовали себя много позже, давая интервью неспортивным блогерам? Например, Ксении Собчак.

— На самом интервью все было нормально — но перед ним, естественно, был мандраж. Ты же не знаешь, какие вопросы зададут и на какую тему, никто тебе список заранее не присылает. Приходишь — и перед тобой Ксения Анатольевна, которая начинает спрашивать. Но когда разговор пошел, я понял: у нее не стоит задачи «задушить» меня, а есть цель — разузнать что-то новое. В целом получилось, на мой взгляд, нормально. После этого меня многие стали называть «самым скромным хоккеистом в России», видимо, потому что я не наговорил ничего лишнего.

«Мечта всей жизни — сыграть за сборную на Олимпиаде». Большое интервью Сергачева

— То есть этот опыт вам понравился?

— Это был интересный опыт, да. Но если бы позвали сейчас — наверное, не пошел бы. Просто потому, что мне нечего сказать. Такие интервью обычно делают ради какого-то инфоповода — у человека выходит фильм, книга или проект, и он идет к Собчак или каким-то другим блогерам его рекламировать. Ты что-то сказал, публика посмотрела твой продукт, купила его. У меня ничего такого не было, продавать было нечего. И сейчас понимаю, что пошел на это интервью неготовым. Кому интересно мое мнение о том, что нас не допускают к Олимпиаде?

— Но новая аудитория после этого точно же появилась.

— Сто процентов. Этому очень рад. Благодаря таким интервью меня узнали не только хоккейные болельщики, но и люди из других сфер — продюсеры, руководители компаний. Это тоже важно. Сейчас могу делать разные проекты — тот же Матч года, и мне проще договариваться с партнерами. Они понимают: у этого человека есть медийность, его знают, с ним интересно работать. Но если тогда думал, что пойти на такое интервью — круто, то сейчас отношусь к этому поспокойнее.

— А как вообще организовывалось то интервью с Собчак? Почему именно с вами?

— У меня тогда была помощник по пиару, которая с ней хорошо общалась. Она и договорилась. Согласовали дату, выбрали локацию, все просто. Какой-то особой дружбы с Ксенией у меня не сложилось, но, когда пересекаемся на мероприятиях, можем поздороваться, обменяться парой фраз. Смолток (small talk — короткий разговор на общие темы, англ. — Прим. И.Р.) — и ничего более глубокого.

— У вас уже два Кубка Стэнли, а даже шанса сыграть на Олимпиаде не было. То НХЛ в Играх не участвовала, теперь Россию не пускают. Очень обидно? Не говорите себе, что не вовремя родились?

— Таких мыслей точно не было. Мысль одна: просто ждать.

— Кучерову с Панариным уже за тридцать, и у них тоже еще ни одной Олимпиады не было.

— Верю, что мы все вместе еще там сыграем!

Фото соцсети

Помылись с Кубком Стэнли в нижнекамской бане

— Каждое лето успеваете заехать в Нижнекамск?

— Да. Сейчас был там три дня. Очень хотелось съездить еще раз, но это было нереально: с понедельника по пятницу — тренировки, а в выходные мы были то у бабушки в деревне под Воронежем, куда я езжу с детства, то у друзей за городом, то на каких-то мероприятиях.

— Помню, вы хотели открыть в Нижнекамске большой спортивный центр с несколькими катками, футбольными, баскетбольными, волейбольными площадками, теннисными кортами. Эта мечта еще осталась?

— Да, была такая идея. Но умные люди, хорошо знающие ситуацию, посоветовали этого не делать, поскольку в городе открылся каток «ТАНЕКО», крупные компании будут еще строить стадионы для разных видов спорта. Просчитав все расходы, мы поняли, что выходит за миллиард рублей, и таких денег у меня, к сожалению, пока нет. А вкладываться в то, чего хочу не я, а кто-то другой, у меня желания нет.

И вообще со временем мы в нашем проекте «Сектор 98» осознали: строить спортивные объекты, школы, площадки — задача государства, которое должно тратить бюджетные деньги в том числе на такие социальные расходы. Для нас это очень дорого. Лучше потрачу условные пять миллионов рублей на помощь конкретным детям с заболеваниями опорно-двигательного аппарата и их семьям, чем построю баскетбольную площадку. У государства денег намного больше, чем у меня.

Каждый год стараемся встречаться с руководителями города, общаться с мэром. Говорим о благотворительном фонде, о том, как можем помогать Нижнекамску. Люди в первую очередь обращаются к властям, и через них мы можем выстраивать работу и делать добрые дела.

— Насколько охотно нынешние власти идут навстречу?

— Слушают и помогают чем могут.

— Благодаря «Сектору 98» малообеспеченные жители Нижнекамска до сих пор могут ходить на домашние матчи «Нефтехимика»? Как это работает?

— Эта идея была особенно популярной в первый год. Сейчас интерес упал — большинство людей, на которых была рассчитана программа, уже сходили на хоккей, и пока им этого оказалось достаточно. Мы выбираем отдельные матчи, обычно 10-15 самых привлекательных домашних игр, и выделяем билеты на них. Знаем, что туда люди точно придут.

Сергачев продает шикарный особняк после обмена в «Юту». Почти за 11 миллионов долларов

— В 2021 году вы привозили в Нижнекамск Кубок Стэнли. Трудно ли было организовать этот визит? Не возникло ли приключений, как у Дмитрия Орлова, когда трофей на пути из Москвы в Новокузнецк едва не потерялся?

— Нет, обошлось без приключений. Администрация города тогда очень помогла. Поставили Кубок на площади в парке «Нефтехимик», прямо рядом с моим домом. Отвез его в свою школу, где учился, в «Нефтехимик». Даже в баню свозил — мы там с ним помылись, ха-ха. Сделал все, что хотел. Логистика была удобной, все было классно.

Приключения настали позже — когда мы в 11 вечера закончили программу и повезли Кубок к Василевскому в Уфу. Нас было пятеро — двое охранников, Вася с отцом, я и сам трофей. Мы ехали в микроавтобусе, и нам было очень жалко охранников — они с восьми утра на ногах были, должны были везде сопровождать Кубок, фотографироваться с ним, праздновать, выпивать со всеми. В России без этого никак.

Они в микроавтобусе спали на нормальных местах. А мы сидели не очень удобно. Плюс попали в большую пробку. Я пытался уснуть, но так и не смог и в итоге... проспал визит к президенту Башкортостана. Проснулся только в три часа дня и сразу поехал в ресторан.

— В Нижнекамске до сих пор сохранился мурал с Кубком на вашем доме?

— Да. Получилось прикольно. Там не мое лицо, а сам Кубок — и слава Богу. Это был подарок букмекерской компании, с которой я тогда сотрудничал. Расчет был на то, что с открытой хоккейной коробки, на которой я играл в детстве, виден этот мурал. Мы хотели ее переделать: сделать крышу, освещение, чтобы она стала местом притяжения для дворового хоккея. Но начались какие-то непонятные мне до конца процессы, и ждем, чем все закончится. Главное, чтобы коробку вообще сохранили, а не отдали эту землю под что-то другое. Желание ее реконструировать осталось: сейчас там зимой куча снега, играешь пять минут — потом десять чистишь. В Канаде есть коробки под крышей, с хорошим светом, и я хочу сделать что-то подобное, хотя это тоже стоит приличных денег.

— Как работает тренажерный зал, который вы подарили школе «Нефтехимика», у которой ничего подобного никогда не было?

— В штатном режиме. Я постоянно на связи с директором, спрашиваю, что нужно. Недавно говорили, что требуется оборудование для прыжков в боксе и тренажер для жима ногами. Будем докупать.

Фото Global Look Press

Однажды меня выгнали из школы «Нефтехимика»

— Каким был Нижнекамск вашего детства? Похож на сериал «Слово пацана», снимавшийся по событиям в Казани, столице республики?

— Если смотреть сегодняшним взглядом — наверное, напоминал. Но тогда я этого не понимал. Для меня это была просто реальность, в которой жил. Закончил школу в час дня — и до вечера куча времени. Зимой — хоккей на улице, снеговики, прогулки по рынку. Прикольное было детство!

Конечно, были и гопники, и драки вечные: «Че ты сказал? Давай драться!» Для меня это было нормально, и сейчас думаю — даже хорошо, что через это прошел. Я был высокий, еще и поэтому старшие ребята в школе постоянно лезли, драться приходилось регулярно. Но это тоже закаляло. И в раздевалке постоянно что-то происходило. Было много плохих, даже грязных ситуаций. Драки там тоже были постоянно. И меня выгоняли из клуба.

— Вас-то за что?

— Все ребята, включая меня, чудили с формой, портили ее другим. Как-то раз я оказался крайним, отцу было стыдно. Сейчас думаю, что на его месте своего сына обратно не вернул бы. Просто чтобы в глаза людям не смотреть. Но он все-таки дал мне еще один шанс, и после этого я успокоился.

— Сколько вам тогда было?

— Лет десять. Все эти идиотские приколы нам казались веселыми. Тогда ведь не думаешь, что родители пацанов получают тридцать тысяч рублей, а экипировка стоит двадцать. Сейчас ставлю себя на место этих родителей и мне становится не по себе. Были истории и похуже: кто-то пришел в раздевалку команды 97-го года рождения и обчистил у всех карманы.

В общем, постоянно что-то происходило. Моментами было очень тяжело. Но меня отец нормально воспитывал, поэтому после той истории с формой жести с моей стороны больше не было. Хоть я и творил ерунду, все равно у меня какая-то мораль была. Максимум — спрятать чью-то форму и смотреть, как он ее ищет.

— Панарин рассказывал, что когда переехал из Челябинска в Подольск, там в интернате сталкивался с боксерами и борцами, которые отбирали у них еду и вещи. У вас такое было?

— Чтобы отнимали — до такого не доходило. Мы с «Нефтехимиком» ездили на выезды вместе с ребятами 1996 года рождения (Сергачев — 98-го. — Прим. И.Р.), и там был Дамир Шарипзянов. Он помогал, был наставником. Мы общались, поскольку вместе учились в 31-й школе Нижнекамска. К тому же отнимать у меня нечего было. Ребята брали на выезд чипсы, кока-колу, а мне родители давали с собой курицу, чай — то, что сами приготовили. Никаких PlayStation, самый обычный телефон... 96-й год иногда нас «буллил», но ничего страшного. И такое в детском хоккее есть до сих пор. От этого не уйдешь.

— Как сейчас у того же Панарина — кнопочный?

— Да, у меня такой сейчас тоже есть. Очень удобная вещь, мне нравился. В день игры я айфон откладываю, выключаю и пользуюсь кнопочным. Чтобы никто не писал, не отвлекал, не просил билеты в последний момент. Все заранее решаю, друзей предупреждаю, чтобы все вопросы закрывали за день до игры. А в день матча стараюсь сосредоточиться на хоккее, провести время с семьей, спокойно поесть, почитать, поспать.

Михаил Сергачев: «Гончар — величайший защитник, а я...»

— Возвращаясь к буллингу — читал, на первой тренировке вы еще кататься толком не умели, шли вдоль борта, и пацаны издевались, называли «коровой»?

— Было такое. Меня это сильно задевало, я не понимал, как реагировать, поэтому отвечал кулаками. Сразу подрался. Наверное, именно поэтому и стал по тем меркам жестким игроком. В «Нефтехимике» мог на тренировке и локоть выставить, и в борьбе жестко сыграть.

— Верна ли история про то, что отец делал вам железные шайбы для тренировок?

— Да. Он работал на заводе, у него было много друзей-металлургов. Попросил их выковать шайбы из железа. Мы с ним ходили на каток и зимой, и летом. Я часами бросал эти «снаряды». Когда швыряешь их в борт, звук стоит на весь двор.

— Вы же до сих пор, приезжая в Нижнекамск, заходите покататься в группу к первому тренеру?

— Было, по-моему, в прошлом или позапрошлом году. Но не скажу, что постоянно. Иногда мастер-классы провожу. В прошлом году делал двухдневный — вся школа приходила, с каждым годом занимался по часу с лишним.

— В некоторых городах тренеры ревниво относятся к мастер-классам игроков НХЛ. Такое когда-то было у Павла Дацюка, когда он каждое лето привозил группу заокеанских тренеров в Екатеринбург. Вы тоже с таким сталкивались?

— Дацюк, кстати, и в Нижнекамске мастер-класс делал — они с Крикуновым приезжали. Но я, к сожалению, пропустил, поскольку в тот момент был у бабушки в Воронеже. Когда я провожу, никакой ревности нет — наоборот. В прошлом году сотрудничали по Матчу звезд за бартер с одним брендом: он дал нам с Панариным по сто клюшек, с которыми участники матча вышли на раскатку. Мы потом их раздали детям в школах — я в своей, Тема в своей. В этом году партнер другой, и тоже удалось подарить ребятам клюшки. Мне приятно помогать своей школе чем возможно.

Фото Александр Федоров, «СЭ»

Отец просил тренера выпускать на лед... поменьше

— Когда и как вы решили, что будете защитником? Все-таки есть стереотип, что нападающие зарабатывают больше. Родители не говорили, что лучше попробовать себя в атаке?

— Родители точно не думали о деньгах. А в защиту меня — может, из-за высокого роста — сразу поставили. У нас после игр были карточки с отметками — сколько сыграл, сколько забил. Я смотрел: у нас в команде полсезона три защитника, и бывало, что проводил на льду по 48-50 минут. Играл бы в нападении — выходил на 15-20. Папа иногда даже подходил к тренеру и просил ставить меня... поменьше!

— Первый раз о ком-либо такое слышу.

— Он просто боялся, что с такой нагрузкой надорвусь. А еще меня звали играть за ребят 1997 года рождения, постарше, и там я тоже получал много времени. В итоге благодаря такому объему игры у меня развились инстинкты и навыки, которые до сих пор помогают. Конечно, отыграть весь матч в три защитника тяжело, но в детстве мне это не казалось проблемой. Сейчас пересматриваю свои игры в 10-11 лет: брал шайбу, прокатывал, отдавал пас, обыгрывал соперников — и получал удовольствие.

— Судя по вашим рассказам, очень многое в ваше будущее как хоккеиста заложил папа. При том что у него, как и у отца Сергея Бобровского, шахтера, не было профессионального хоккейного прошлого.

— Да, он работал на нефтехимическом заводе, обслуживал трубы, занимался охлаждением воды. А жил хоккеем, в том числе детским. Ему это до сих пор интересно. Может посмотреть игру ребят, условно, 2015 года и потом позвонить мне с разбором. Ему бы подошла работа скаутом, мне кажется.

Очень благодарен им с мамой — все свободное время родители отдавали мне. Даже брали отпуск под мои турниры. На турнир Пучкова в Питер, допустим, поедет папа, на следующий, в Казань, — мама. Он мастерил мне клюшки, взяв где-то сломанные. Первые деревянные вставки я быстро ломал, потому что сильно бросал, и тогда он начал делать клюшки с железными вставками. Они до сих пор сохранились. Папа подпиливал, клеил, все делал сам... Его вклад в мою карьеру — такой, что просто не описать.

— В вашем поколении уже не нужно было, как во времена детства Дацюка, греть плоское «перо» на конфорке, чтобы загнуть крюк?

— Нет, мы грели, чтобы вставить «перо» в палку с железной втулкой. Этим как раз папа и занимался. Ведь доступа к нормальным клюшкам не было. Тогда они стоили по 10-12 тысяч рублей, а это для нас было очень дорого.

Окончание интервью — во второй части разговора Игоря Рабинера с Михаилом Сергачевым